![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
catherine_cattyСижу на даче, читаю книги... Нет, не сейчас. Это еще летом случилось, а сейчас я вспомнила об этом. Попалась под руку Императрица Фике" Иванова. "Ой, - думаю, - а почему же я ее на дачу-то сослала?".
Перечитала. И, знаете граждане, перестала задаваться этим вопросом. Потому что это такой лютыйпиздец маразм, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
"Теплым майским вечером дорога не пылит, веселыми тульскими местами идет пo дороге к родной деревне Левашовке. Архангелогородского полку унтер-офицер Феофан Куроптев.
Идет — ровно пляшет. Уволен в чистую — ему ведь конь самого генерала прусского Зейдлица бедро сломал, копытом наступивши.
Идет Куроптев бойко, однако на палку опирается. Как положено — кафтан зеленый, плащ серый, у костров сзади опять прожженный; за плечами мешок. В мешке — гостинец родной Левашовке: десяток картофелин отборных из прусской земли. Ежели посадить — вырастут важнеющие…
У нас-то этого еще мужики не знают — темнота! Вот уж видать — господский дом левашовский встал на горке, за парком. Сквозь липы да березы от вечернего солнца горят его окна… Маковки берез тоже горят и крест на колокольне церковной. На войне — пушки, гром, крики…
А тут тишина. Поля всходят зеленями, березки гнутся, ветками длинными качают, словно здороваются.
Спустился Куроптев с горки, под горкой деревня — тут же темно, сыро… От стада пыль еще стоит. Идет Куроптев деревней, ровно пляшет, ребятишки по сторонкам бегут, дивуются: что за человек?
Постучал Куроптев в окошко родной избы, отодвинулось оно. Старушка смотрит оттуда в повойнике, беззубым ртом шевелит, жует:
— Чего тебе, служивый?
— Мамушка, родная!
Вытянулся Куроптев во фрунт, шляпу снял, одна нога только у него ровно у петуха — подшиблена.
Стоит бодро.
— Унтер-офицер Куроптев Феофан представляется матери родной по случаю прибытия домой со славной войны.
Честь имею явиться с царской службы. Вот он я!
— Фимушка, чадушко рожоное… Болезный мой! Да что ж это у тебя ножка-то? Об одной ноге ты, что ли? Ай-ай-ай!
Спешит старая из избы, ноги подкашиваются, слезы льются, сынка обымает, целует…
— Ах ты несчастный какой… Господи-батюшка!
— Никак нет, счастливый я, матушка, — голову-то домой принес… А сколько там нашего брата полегло… Не счесть. А батюшка где? Сказал да примолк.
Втихую облилась слезами старая, рукой глаза прикрыла, на церкву машет.
— Там, давно там, родимый… Отмучился… На погосте лежит. А вон брат Зиновей с поля идет… Да и Ульянушка, твоя женка-то, с барщины с бабами бежит…
…Глянули — а уж в окошке светает… С зарей подыматься на барщину. А пока что пошел он с Ульяной спать на сеновал…
Наутро, почистив пуговицы на кафтане, подтянув пояс, заковылял Куроптев на барский двор. Утро свежее, легкое. Дом стоит барский широкий, низкий, перед домом цветки цветут. Долго ждал Куроптев, уходил, ворочался… Наконец пришел — уж на балконе сидит барин — в пестром халате, в малиновой ермолке. С трубкой. Чай он кушает. Барыня за самоваром, в чепчику белом, кругом ребят насыпано… Учитель с ними молодой. Дворовой доложил, привели Куроптева под балкон. Барин с балкона перегнулся боком, смотрит.
— Ты кто таков, герой? — спрашивает барин, а сам кусок пирога в рот запихивает… — А? Ммм… А! Куроптев Феофан! Помню, помню что-то… В каком полку служил? В Архангелогородском? Так, так… Ну что ж…. Теперь войны нету, так ты работать должен. Человек без работы — злодей… Отчаянной жизни человек… Эй, там! Дуняшка, поднеси герою рюмку водки! Заслужил, заслужил! Герой! А мне, Лизонька, отрежь еще пирожка… Хорош! Хвалю!
— Покорнейше благодарю! — отвечает Куроптев, усы поправляет. — Только вот на одной-то ноге мне стоять неспособно… Ежели как я в порядке дисциплины работать должен, так на какую ты меня, батюшка-барин, поставишь?
— Ну, уж этого — про работу — я и не знаю… Теперь у нас Густав Адамыч все ведает… Мы-то сами в Москву скоро уедем. Там скоро состоится, — барин поднял вверх глаза, указательный палец в небо и многозначительно вздохнул, — священное коронование их императорских величеств… Так-то, брат… Так ты уж к управляющему обращайся… Вот он идёт… Густав Адамыч… Херр Хаузен! Битте!"
То есть, значит солдат (и не просто солдат, а унтер), комиссованный после службы подчистую, возвращается в родное село, а там его жена крепостная работает на барщине, да и сам он у барина спрашивает что ему делать. Мама дорогая, держите меня четверо, трое не удержат! Да, я в курсе, что именно такое представление бытует у 99% людей в нашей стране. Но дядечка мог бы хоть что-то по теме почитать, а не писать глупости. Я, конечно, беру в расчет и общую "линию партии" в пору СССР, когда царскую Россию по бОльшей части черными красками рисовали. Но вот Глинке удалось создать исключительно правдивую с точки зрения реалий книжку "История унтера Иванова". А Иванов почему-то описывает в "Императрице Фике" совершенно альтернативную реальность.
Для тех, кто в танке.
Хорошая статья "Солдатские жены в XVIII – начале XX в.: опыт реконструкции социального статуса, правового положения, социокультурного облика, поведения и настроений":
https://journals.openedition.org/pipss/493.
Перечитала. И, знаете граждане, перестала задаваться этим вопросом. Потому что это такой лютый
"Теплым майским вечером дорога не пылит, веселыми тульскими местами идет пo дороге к родной деревне Левашовке. Архангелогородского полку унтер-офицер Феофан Куроптев.
Идет — ровно пляшет. Уволен в чистую — ему ведь конь самого генерала прусского Зейдлица бедро сломал, копытом наступивши.
Идет Куроптев бойко, однако на палку опирается. Как положено — кафтан зеленый, плащ серый, у костров сзади опять прожженный; за плечами мешок. В мешке — гостинец родной Левашовке: десяток картофелин отборных из прусской земли. Ежели посадить — вырастут важнеющие…
У нас-то этого еще мужики не знают — темнота! Вот уж видать — господский дом левашовский встал на горке, за парком. Сквозь липы да березы от вечернего солнца горят его окна… Маковки берез тоже горят и крест на колокольне церковной. На войне — пушки, гром, крики…
А тут тишина. Поля всходят зеленями, березки гнутся, ветками длинными качают, словно здороваются.
Спустился Куроптев с горки, под горкой деревня — тут же темно, сыро… От стада пыль еще стоит. Идет Куроптев деревней, ровно пляшет, ребятишки по сторонкам бегут, дивуются: что за человек?
Постучал Куроптев в окошко родной избы, отодвинулось оно. Старушка смотрит оттуда в повойнике, беззубым ртом шевелит, жует:
— Чего тебе, служивый?
— Мамушка, родная!
Вытянулся Куроптев во фрунт, шляпу снял, одна нога только у него ровно у петуха — подшиблена.
Стоит бодро.
— Унтер-офицер Куроптев Феофан представляется матери родной по случаю прибытия домой со славной войны.
Честь имею явиться с царской службы. Вот он я!
— Фимушка, чадушко рожоное… Болезный мой! Да что ж это у тебя ножка-то? Об одной ноге ты, что ли? Ай-ай-ай!
Спешит старая из избы, ноги подкашиваются, слезы льются, сынка обымает, целует…
— Ах ты несчастный какой… Господи-батюшка!
— Никак нет, счастливый я, матушка, — голову-то домой принес… А сколько там нашего брата полегло… Не счесть. А батюшка где? Сказал да примолк.
Втихую облилась слезами старая, рукой глаза прикрыла, на церкву машет.
— Там, давно там, родимый… Отмучился… На погосте лежит. А вон брат Зиновей с поля идет… Да и Ульянушка, твоя женка-то, с барщины с бабами бежит…
…Глянули — а уж в окошке светает… С зарей подыматься на барщину. А пока что пошел он с Ульяной спать на сеновал…
Наутро, почистив пуговицы на кафтане, подтянув пояс, заковылял Куроптев на барский двор. Утро свежее, легкое. Дом стоит барский широкий, низкий, перед домом цветки цветут. Долго ждал Куроптев, уходил, ворочался… Наконец пришел — уж на балконе сидит барин — в пестром халате, в малиновой ермолке. С трубкой. Чай он кушает. Барыня за самоваром, в чепчику белом, кругом ребят насыпано… Учитель с ними молодой. Дворовой доложил, привели Куроптева под балкон. Барин с балкона перегнулся боком, смотрит.
— Ты кто таков, герой? — спрашивает барин, а сам кусок пирога в рот запихивает… — А? Ммм… А! Куроптев Феофан! Помню, помню что-то… В каком полку служил? В Архангелогородском? Так, так… Ну что ж…. Теперь войны нету, так ты работать должен. Человек без работы — злодей… Отчаянной жизни человек… Эй, там! Дуняшка, поднеси герою рюмку водки! Заслужил, заслужил! Герой! А мне, Лизонька, отрежь еще пирожка… Хорош! Хвалю!
— Покорнейше благодарю! — отвечает Куроптев, усы поправляет. — Только вот на одной-то ноге мне стоять неспособно… Ежели как я в порядке дисциплины работать должен, так на какую ты меня, батюшка-барин, поставишь?
— Ну, уж этого — про работу — я и не знаю… Теперь у нас Густав Адамыч все ведает… Мы-то сами в Москву скоро уедем. Там скоро состоится, — барин поднял вверх глаза, указательный палец в небо и многозначительно вздохнул, — священное коронование их императорских величеств… Так-то, брат… Так ты уж к управляющему обращайся… Вот он идёт… Густав Адамыч… Херр Хаузен! Битте!"
То есть, значит солдат (и не просто солдат, а унтер), комиссованный после службы подчистую, возвращается в родное село, а там его жена крепостная работает на барщине, да и сам он у барина спрашивает что ему делать. Мама дорогая, держите меня четверо, трое не удержат! Да, я в курсе, что именно такое представление бытует у 99% людей в нашей стране. Но дядечка мог бы хоть что-то по теме почитать, а не писать глупости. Я, конечно, беру в расчет и общую "линию партии" в пору СССР, когда царскую Россию по бОльшей части черными красками рисовали. Но вот Глинке удалось создать исключительно правдивую с точки зрения реалий книжку "История унтера Иванова". А Иванов почему-то описывает в "Императрице Фике" совершенно альтернативную реальность.
Для тех, кто в танке.
Хорошая статья "Солдатские жены в XVIII – начале XX в.: опыт реконструкции социального статуса, правового положения, социокультурного облика, поведения и настроений":
https://journals.openedition.org/pipss/493.
